Баллада усталости

Он сидит усталый на холодном камне,

Мимо пленных ведут гуськом,

Он сидит, не встанет, и смешно икает —

В горле ком, неприятный ком.

Он глядит на пленных, не отводит взгляда

А они бредут и бредут,

Ватные колени, страх плетется рядом,

Стережет — а вдруг украдут?

Бог войны Арес,

В чем твой интерес?

Этот эпизод рядовой.

Нечему гореть,

Не на что смотреть,

Ни к чему качать головой.

Он сидит на камне, взгляд его — заноза,

Рыболовный острый крючок.

Где-то пьют вискарик, дарят дамам розы,

Это жизнь, он там ни при чем.

Смерть? Он ни при чем. Ведь мертвецы спокойны,

Память — пепел, прах, тишина.

Лик от гари черный, зуб передний сколот,

Он — усталость, ярость, война.

Бог войны Арес,

Для чего воскрес,

Для чего из мифа восстал?

Ты для них чужой,

Временем сожжён,

Бронза, погляди — всюду сталь.

Он сидит на камне, будто в старом фильме,

Вон медичка идёт к нему.

— Как ты, Эниалий?

— Так себе, Афина.

И она уходит во тьму.

А над ними небо, там отец небесный,

Может, Зевс, а может, не Зевс,

И ни к черту нервы, и душа ни к бесу,

И ворчит папаша в грозе.

Бог войны Арес,

Знаешь слово «стресс»?

Ты его и раньше не знал.

Вон подбитый танк,

Крошево моста,

Как тебе такая война?

Не спорьте о вопросах этики

С поэтами.

«Но почему?» — вскричат поэтики.

Поэтому.

Здравствуй, говорит мне травма,

Что-то ты не рад,

Так мне все обычно рады…

Эй, дегенерат!

Что ты варишь, что ты строчишь,

Пишешь на ходу?

Надоел ты мне, короче,

Я к другим пойду.

Плыву из ниоткуда в никуда,

То по течению, то выгребаю,

Пишу сонет, затем пишу рубаю,

А может быть, рубай. Течет вода,

Несёт меня, как прыщик на носу,

А я все околесицу несу.

Война обращается с временем,

Как хозяйка с тестом:

То скрутит в плотный жгут,

То раскатает тонким слоем,

Острым ножом порежет на лапшу

И бросит в крутой кипяток.

Лапшинки пляшут, пляшут, пляшут,

Вертятся, варятся,

Ждут, когда их откинут на дуршлаг,

Разложат по тарелкам

И подадут к столу,

Полив густо-красным соусом.

Война всегда пересаливает,

Говорят, так бывает, когда повар влюблен,

Но это не наш случай.

Время обращается с войной,

Как хозяин с собакой:

Выводит гулять два раза в день,

Два раза в год,

Два раза в век,

Это уж как получится.

То командует «Рядом!»,

То спускает с поводка,

Позволяя резвиться на свободе,

Даже если рядом играют дети.

Война жрет дерьмо,

Выполняет команду «фас!»,

Хотя хозяин молчит

И даже смотрит в другую сторону,

Война рычит, скалит зубы, роняя пену,

Кидается на людей и котов,

На других собак,

На собственную тень,

А потом, нагулявшись, идёт домой.

«Какой красивый пёс? — восхищаются все. —

Можно погладить? Он не кусается?»

Хозяин улыбается.

Он всегда улыбается и никогда не отвечает.

Любые сравнения и метафоры,

Художественные образы

И прочая дребедень,

Попав под обстрел,

Высыхают, трескаются

И рассыпаются прахом.

Впрочем, это тоже художественный образ,

Прах к праху.

Жалуется смерть:

— Что же я, как дура,

Все хожу с косою, Чингачгучья скво?

Вон у танка, гляньте, какое дуло!

Извиняюсь, ствол.

А ракеты, пушки! Сами с усами!

И усы длиною во всю войну.

Нет уж, убивайте друг друга сами,

Я пойду вздремну.

И я вижу, как они бредут

Босиком по Млечному пути,

Третий в восемнадцатом ряду

Машет мне рукою: не грусти!

Я не помню, был ли с ним знаком,

Сколько зим, не помню, сколько лет,

Я сегодня тоже босиком,

Просто я пока что на земле.

Отгуляю, смолкну, допишу,

И кому-то тоже помашу.

Когда он ушел, он не знал, куда шел,

Но верил всем сердцем, что там хорошо,

Там бродят ленивые кони,

А травы густы и спокойны.

Там травы, как сказано было, густы,

И стонут от пены цветочной кусты,

И кто-то, лучисто-крылатый,

Играет на арфе сонаты.

И вторит арфисту небесный оркестр,

И музыку ветер разносит окрест,

И все, что осталось на свете —

Цветение, арфа и ветер.

А может, звенят там мечи о броню,

И вечером пир, только мясо в меню,

И пива хмельное круженье,

И утром по новой сраженье,

Щита нерушимость и блеск топора,

Мужская потеха, мужская игра,

И только умолкнет звон стали —

Для пира убитые встанут.

А может, там птицы поют на ветвях,

И кубок с вином и душист, и медвян,

Дозволено здесь и не вредно

Вино, хоть и было запретно,

Тут девы младые ведут хоровод,

И пылко любовь закипает у вод,

А после он сядет, закурит,

И снова в объятия гурий.

А может быть, там пустота и предел,

Ничто не в заботах, ничто не у дел,

И это не выдумка злая,

А вечный покой Гималаев,

И справа, и слева, и сзади покой

Течет нескончаемой синей рекой,

И катятся волн караваны

По тихой пустыне нирваны.

А может быть…

Треснуло небо по шву,

Он лег на траву и подумал: «Живу.

Куда же я шел, умирая?

Какого мне надобно рая?»

Потом его долго куда-то несли,

И кто-то кричал в телефон, что спасли,

Что много потеряно крови,

А так пусть живёт на здоровье.