29.08.2019
Эссе Максима Дворока о романе «Мессия очищает диск» (создано на основе дипломной работы «Специфика конфликта и жанра романа Г. Л. Олди «Мессия очищает диск», 2012 г.)
Волшебная штука – хорошая книжка. Откроешь ее, и вот ты уже не здесь, а где-то там, далеко. В Китае средних веков, если говорить о романе Генри Лайона Олди «Мессия очищает диск». (Впрочем, в Китае ли? Разберемся.)
Чем же интересны эти далекие выдуманные кем-то миры? Возможно, тем, что будь они хоть сто раз выдуманы, а все равно могут быть так близки нашему миру, нашему сознанию и нашим проблемам? Или тем, что в эти миры просто хочется сбежать, потому что здесь – скука смертная, а там – приключения смертельно опасные? Загадка.
Кажется, писатели давно нашли к ней ключ и вовсю отпирают им двери одну за одной в наше сознание, а если повезет – то и в сердца. Нам же остается только отдаваться во власть их произведений и наслаждаться… Впрочем, почему «только»? Ведь еще можно попробовать найти свой ключ к этим загадкам – просто чтобы посмотреть: а что это там у них, демиургов, такое интересное, как это у них все так получается?
Роман «Мессия очищает диск» для таких поисков подходит прекрасно. Это замечательный пример того, как иной мир (не тот, который наш) становится инструментом воздействия на нас-настоящих, пребывающих в мире этом (в любом смысле). История, рассказанная в книге, так и эдак проходится по конфликтам, которые неизменно волнуют читателей на протяжении, не побоюсь этого числа, сотен лет. Что это за конфликты? Как они показаны?
Давайте вместе подбирать ключи.
Итак, «Мессия очищает диск» – история донельзя странная. Антураж произведения – Китай средних веков. Основные места действия – городок Нинго, монастырь Шаолинь («обитель близ горы Сун») и Ад. Именно Ад, каким он представляется в восточной мифологии: с чёртами-лоча и двумя владыками с разной степенью ответственности.
Сюжет разворачивается вокруг странностей, которые происходят в этом мире. С одной из них и начинается книга. Изгнанный принц Чжоу-ван возвращается в городок, за который был когда-то ответственен, чтобы снова взять его под опеку. С собой он везет невесту и огромное количество слуг и защитников. Внезапно на путь процессии выходит некая Восьмая Тетушка (типичная китайская домработница средних веков) и начинает показывать чудеса восточных единоборств, одного за одним убивая стражников. Останавливается только когда ломает собачке будущей принцессы хребет (после чего сиятельный Чжоу-ван не может на девушку смотреть – она попадает в опалу, что, вероятно, и было целью этой «акции») и кончает жизнь самоубийством.
Разумеется, Чжоу-ван приказывает начать расследование этого происшествия. За дело берется судья города Нинго Бао. Ему поручено расследовать это дело во всех подробностях, и он как чиновник благородных кровей, копает до самой сути. Вскоре выясняется, что подобное происшествие – когда люди делают что-то непонятное так, как не могли в жизни сделать – не единственное как в окрестностях Нинго, так и во всем Китае. «Болезнь» получила название «Безумие Будды» из-за того, что единственное логичное объяснение – переселение нескольких душ (двух или даже больше) в одно тело.
«Несколько перерождений спорили между собой внутри (…), подобно лавине в горах погребая под собой его нынешнюю личность, и Бао не знал, чем помочь (…). Бессильны оказались и городской лекарь, и заходивший в дом судьи бродячий монах с его трещотками и гонгом. Только всегда мрачный и неразговорчивый даос Лань Даосин по прозвищу Железная Шапка сумел на некоторое время вернуть рассудок…»
Один из ключевых персонажей романа попал в Поднебесную именно таким способом. Он жил в современном (на момент написания романа) мире, был гениальным программистом, дальтоником, не мог различить самые простые музыкальные гаммы. Погиб во время покушения на убийство своего шефа и тут же очнулся в теле девятилетнего мальчика-дурачка, которого считали блаженным в Поднебесной все, кто встречался с ним. Отныне они были вынуждены вдвоем жить в одном теле, объединяя странные таланты друг друга. Мальчик хотя бы обладал слухом и способностью различать цвета – на «плошку риса» они зарабатывали пением. А наш современник (имени у него нет, в единственной сцене, где он показан в современном мире, его называют просто Гением с определенной долей иронии или сарказма) наблюдал, делал выводы и записывал (на русском языке, конечно) все в свитки, которые позже спрятал в горах недалеко от Шаолиня. Текст данных свитков представлен в книге под заголовком «МЕЖДУГЛАВЬЕ» и подзаголовками вроде «Свиток, найденный птицеловом Манем в тайнике у западных скал Бацюань» или «Свиток, не найденный птицеловом Манем в тайнике у западных скал Бацюань. …какая-то скотина сперла мой свиток!!! Впрочем, я даже знаю, какая, но об этом – позже».
Персонаж, получившийся в результате объединения двух душ, именовался двумя же способами. В монастыре, где он стал жить после недолгого бродяжничества, его звали Маленьким Архатом. В тексте свитков (где повествование ведется от первого лица) он звал себя «мы – я и мой мальчик». Третий главный персонаж этой истории – лазутчик жизни Змееныш Цай.
«Судья Бао, один из немногих, в силу должности посвященный в тайну семейства Цаев, не раз повторял слова древнего трактата:
– Пользование лазутчиками насчитывает пять видов: имеются лазутчики местные, встречаются лазутчики внутренние, бывают лазутчики обратные, существуют лазутчики смерти и ценятся лазутчики жизни. После чего обязательно добавлял:
– Лазутчики жизни – это те, кто возвращается с донесением.
Змееныш Цай был лазутчиком жизни»
Нетрудно догадаться по данному отрывку, что Змееныш Цай – человек, к чьей помощи судья Бао прибег, чтобы расследовать это сложное дело. Уже немолодой Змееныш должен был попасть в монастырь Шаолинь послушником, чтобы разобраться, что там происходит, ведь именно обитель близ горы Сун, как стало ясно, и есть источник «Безумия Будды»:
«Вопрос: где людей готовят к просветлению, помогают идти вперед по Пути и где они это треклятое просветление в конце концов обретают?
Ответ: в монастырях!
В монастырях!!!»
Таким образом, история «Мессии» – в каком-то смысле детективная, поскольку налицо преступление(я), преступники (увы, мертвые, но это не слишком помешает героям) и расследование, ведущееся сразу с нескольких сторон.
С другой стороны, история откровенно мистическая. Что такое мистика по Олди?
«К примеру, если в старом доме три столетия подряд живет семья, поколение за поколением, и каждая вторая женщина в роду скоропостижно умирает от малокровия, едва достигнув тридцати трех лет, – это мистика. Как только выясняется, что в доме живет клыкастый кровосос Джонни, мистика заканчивается (…) И не получаем ответа: то ли пикты с холмов спускаются и творят безобразия, то ли в подвале поселился Ктулху с длинными щупальцами, то ли инопланетный монстр шалит, то ли дружелюбный пришелец нас «дружелюбит», как у него получается. Мистика безымянна. Мистическое допущение – ввод на сцену фактора, у которого нет названия, четкой формы и закономерности».
[Г.Л. Олди «Допустим, ты – пришелец жукоглазый…»]
Можно ли это отнести к «Мессии…»? Безусловно, да. Во-первых, расследование заходит настолько далеко, что судья Бао при помощи своего друга даоса Ланя Даосина вынужден отправиться, ни много ни мало, в Ад.
«Нам придется нанести визит Владыке Восточного Пика.
– Полагаю, ты хотел сказать – владыке Преисподней Яньло? – уточнил судья Бао, внимательно выслушав даоса.
– Я сказал именно то, что хотел сказать, друг мой Бао. Нам следует поговорить с Тем, в чьем владении управа Перерождений и судьи загробного мира. А это и есть Владыка Восточного Пика, хозяин горы Тайшань, именуемой в народе Величайшей.
– А я-то всегда считал, что перерождениями ведает князь Темного Приказа, господин Яньло, – пробормотал под нос выездной следователь.»
Во-вторых, загадку это не решает, а только запутывает – выясняется, что по полкам адской канцелярии (Ад – метафора современных бюрократических контор) шарят какие-то непонятные руки с татуировками тигра и дракона (символ Шаолиня, такие татуировки ставят только тем, кто проходит лабиринт в подземелье монастыря – финальное испытание перед посвящением в монахи). Они путают свитки, растворяются и снова появляются. Безусловно, это связано с тем, что творится в «мире живых», поскольку именно данная канцелярия заведует законами переселения душ. А Владыка Темного Приказа оказывается совершенно беспомощным в разрешении данной загадки, и он привлекает себе в помощь все того же судью Бао, который отныне днем работает в Нинго, а ночью, заснув, – в Аду.
В-третьих, появляется иная, на первый взгляд совершенно не связанная со странными событиями загадка. В стенах Шаолиня живет повар Фэн, за спиной которого страшная и непростая жизнь. Всегда в руках у него диск полированного дерева, на котором он то пишет, то стирает два иероглифа – «цзин» и «жань», «грязь» и «чистота». С этими иероглифами также связано много загадок, например:
«…внимание судьи привлекло некое странное движение на обочине дороги. (…) …удивительное существо, кружившее как заведенное в дорожной пыли. Это была большая собака неопределенной масти. Хребет у собаки был перебит, (…) язык вывалился из пасти, задние лапы бессильно волочились, но пес упорно двигал свое умирающее тело по кругу, из последних сил перебирая лапами. На земле был хорошо виден совершенно правильный круг, вычерченный в пыли собачьим телом. (…) По телу собаки прошла судорога, глаза закатились, подергиваясь мутной пленкой, – но последним усилием пес привел в движение еще слушавшиеся его передние лапы, и они с трудом вывели в пыли несколько совершенно неуместных в данной ситуации знаков. (…) Судья (…) смог разобрать, что именно начертил в пыли пес (…) Иероглифы. (…) «Цзин» и «жань».
Также скажем, что иногда «Мессию…» причисляют к жанру альтернативной истории. Действительно, он обладает признаками такого романа. Так, его действие происходит в реально существовавший исторический период, соответствующий смене правящих династий Китая. У нового императора можно выделить три основные особенности:
Его главной фразой была:
«Шаолинь должен быть разрушен»: «…государь повертел диск в руках и сказал внятно, с явной угрозой, не стесняясь присутствия множества людей: – Шаолинь должен быть разрушен!»
И он безжалостно казнил монахов этого монастыря.
Когда мы говорим о том, что этот роман – частично альтернативная история, мы одновременно близки и далеки от истины. Парадокс кроется в том, что система романа – действительно прототип реальной исторической эпохи, давно прошедшей в реальном мире. Значительная часть представленных в романе событий происходила на самом деле. Но… пусть текст говорит сам за себя.
«Года жизни в местной Поднебесной – то, что это не совсем наша Поднебесная, о которой я читал в разных умных книжках, я понял чуть попозже – мне хватило, дабы уразуметь одну простую и не шибко приятную истину. Здешний космо-комп именовался Законом Кармы (…)
Именно в этот день я понял, что нахожусь в чужой Поднебесной. Потому что здесь никогда не жил сумасбродный наставник Линьцзи, ни в девятом веке, ни в каком другом, и никогда он не называл Будду куском засохшего дерьма, Нирвану и просветление – невольничьими колодками и не говорил, что для истинного прозрения надо совершить пять смертных грехов.»
Для подобной закрытой вселенной, «вырванной» из исторических реалий и ставшей сценой для действия романа, у Г.Л.Олди существует отдельный специальный термин. Он был выведен немногим позже того, как была написана эта книга и начат т.н. «Ахейский цикл», в котором подобной вселенной была мифическая Древняя Греция. Там он прямо называется – номос.
«Согласно космогонии Олди-Валентинова мир, названный Космосом, состоит из взаимно изолированных миров — номосов, при этом географически одна и та же часть привычного нам мира может, не пересекаясь, существовать в различных номосах. Так в привычном нам мире Колхида населена племенами колхов, в то время как в ахейском номосе там правит царь Ээт и хранится золотое руно»
[«Википедия. Теория Семёнова-Зусера»].
Причина, по которой описывается древнегреческий номос, ясна – именно в «Ахейском цикле» этот термин был выведен, расшифрован и развит. Однако эта теория однозначно применима и к миру «Мессии очищает диск». Среди номосов Г.Л.Олди есть «китайский» номос, который представлен только одним романом – угадайте, каким.
Частично проблематика «Мессии…» уже был обозначена выше. Она легла в основу детективного и мистического фантастического допущения, согласно которому в представленной вселенной происходят совершенно странные вещи. В принципе можно сказать, что это и является первым конфликтом романа – ведь в основе любой детективной истории лежит именно конфликт. Однако как только выясняется, что весь этот мир – лишь номос, никак не связанный с реальным миром, попавший туда герой совершенно перестает чему-либо удивляться.
Он начинает разгадывать загадку, которую подбросила ему судьба (вернее, Карма). В одной из цитат было сказано, что «местный космо-комп именуется Законом Кармы». В него, как выясняет герой-попаданец, закрался вирус, в результате которого и сам он (герой) оказался в этом мире – уже упомянутое «Безумие Будды». Однако Система стремится вернуться в состояние равновесия, на что указывает неизбежная гибель всех больных «Безумием Будды», начиная с Восьмой Тетушки.
«Мы – я и мой мальчик» чувствуют, что скоро и их может настигнуть та же участь. «Подобные безумцы жили месяц – от силы два. (…) Однако помирать не тянуло. Не успел обосноваться в новом теле – и снова? Дудки! Может, это перерождение – и не самое лучшее, но от добра добра не ищут: ведь то, что у меня полностью сохранилась моя личность, – это же редкая удача. Которой я скорее всего обязан какому-то сбою в «кармическом компьютере» – и сейчас Система явно стремится этот сбой ликвидировать, отправив меня обратно в небытие! При этом мало интересуясь моим мнением, а также мнением моего адвоката. Что ж, придется сыграть в эдакую логическую суперигру, ставка в которой – моя душа. Я – против взбесившегося Закона Кармы.»
Таким образом, крайне важный «номический» конфликт романа – противостояние современного нам человека и гениального программиста с Системой, в которую он был заброшен. Само собой, разрешение этого конфликта и есть кульминация всей истории.
Стоит отметить, что конфликт находит достаточно необычное разрешение, а финал книги характеризуется абсолютной завершенностью. Эта завершенность достигается именно благодаря тому, что номос, в котором происходит все действие, изолирован от космоса. В результате система замыкается сама в себе, и даже такое широкое понятие как Карма не выходит за пределы номоса.
Тем не менее, конфликты главных героев с теми или иными событиями (как ни странно, но конфликты между героями в данной книге – очень большая редкость, это даже не конфликты, а лишь недопонимания) – не единственные конфликты романа.
Для любого романа Г.Л.Олди характерно нетрадиционное переосмысление стандартного миропонимания. Как правило, в их текстах данный пласт характеризуется философской проблематикой. В «Мессии очищает диск» острого конфликта на философском, социальном и моральном уровне практически нет. И в этом, как это ни парадоксально, заключается сам конфликт.
Человек, попавший из современного «свободного» (не-«номического») мира в изолированную Поднебесную, практически не испытывает острого дискомфорта. Он достаточно легко встраивается в Систему, даже несмотря на то, что она хочет его уничтожить как ошибку программы. Он с юмором относится к невзгодам и трудностям. Он мгновенно находит общий язык с местным населением, начиная от простых солдат и заканчивая почтенными монахами-наставниками Шаолиня.
Обратимся к единственной сцене романа, происходившей вне китайского номоса.
«Почему-то отчетливей всего мне запомнился момент собственной смерти – словно вся моя жизнь была только прелюдией к этой бессмыслице. (…) Я – дальтоник. (…) И еще у меня нет музыкального слуха. Совсем. Неловкая акушерка, вытаскивая меня из моей вопящей мамаши, коряво наложила щипцы и не пожалела силушки – в результате чего головка невинного и некрещеного младенца оказалась изрядно сплющена с левой стороны. (…) …я даже иногда нравлюсь девушкам. На первых порах. На вторых же они говорят, что я – бездушное чудовище, которому недоступна истинная красота. Пожалуй, это правда. (…)»
Как мы видим, герою в современном мире не повезло совершенно. Он т.н. «гений» – подобный тип персонажа эксплуатировался в литературе очень много раз (к слову, такой персонаж в данном романе противоречит одной из основополагающих сентенций классической научной фантастики: «История обычного человека в необычных обстоятельствах»). И всякий раз он становится объектом если не поклонения, то хотя бы огромного уважения и трепета «обычных» людей.
В данном случае все не так. Над героем издеваются, заставляя гадать, какой цвет у автомобиля, тогда как он не может различать цвета. В школе преподаватели музыки разочаровывались в нем, не имея возможности получить от него требуемое.
Вывод очевиден: герой попадает с не своего места (хоть и такого привычного и стандартного) на свое (изолированное, сумасшедшее, пронизанное совершенно другой философией и культурой). И как только мы это понимаем, философский, моральный конфликт выявляется сам собой: насколько чужеродной и недружелюбной должна быть привычная нам среда, если такой мир становится интересным, захватывающим, «цветным и звонким»? Иначе говоря, настоящим и родным, заставляющим почувствовать героя нужным, полезным, важным и, как уже было сказано, на своем месте?
Этот вопрос, который задают авторы, остается без ответа. И авторы романа не стремятся давать даже какие-либо варианты или намеки. Зачем? Достаточно ведь просто намекнуть, показать. Не только потому что его надо показать, но и потому что без него не получилось бы и того же юмористического контраста, которым пронизано все произведение.
Надо сказать, что номос, в котором оказался герой, совсем не дружелюбен. Мало того что Система хочет исправить свои ошибки. Вдобавок фоном основных событий выступают вполне реальные исторические конфликты, главный из которых, безусловно – смена династии и изменение отношения к монастырю Шаолинь.
Выше уже была приведена цитата с одной из основных фраз: «Шаолинь должен быть разрушен». Это не просто аллюзия на знаменитое высказывание римского сенатора Катона Старшего, которым он заканчивал каждую свою речь в определенный отрезок времени. Как известно, оно всерьез не воспринималось, и сенатор заработал достаточно противоречивую репутацию. Также известно, что его «пожелание с оттенком долженствования» было претворено в жизнь в результате жестокой кровавой расправы над городом.
Во всем этом справедлива представленная Г.Л.Олди аналогия. Во-первых, над странным императором Хун Ци тоже посмеивались. Во-вторых, Шаолинь также был разрушен в результате жестокой расправы над монахами. Правда, разрушение носило скорее не физический характер, но славную репутацию монастырь потерял навсегда.
Однако это не просто говорящая аналогия. Отметим, что эта идея напрямую связана с попытками Системы восстановиться. Как было сказано выше, источником «Безумия Будды» стал именно Шаолинь. Вспомним также, что у нового императора Поднебесной, Хун Ци, согласно Г.Л.Олди, был таинственный диск, на котором император то и дело стирал и писал одни и те же иероглифы в разном порядке: «цзин» и «жань», «грязное» и «чистое».
Это не просто отражение стандартной дихотомии добра и зла в литературе. В то же время это ее применение на компьютерную тематику, то есть «виртуализация» не только представленной вселенной, но и доминирующих в ней философских парадигм. По аналогии с программированием, именно из нулей и единиц (то есть из «чистого» и «грязного») складывается вселенная, и каждый из нас ее творит на своем собственном диске. В то же время не может быть только хорошего и только плохого – всего приблизительно поровну, лишь порядок может быть разным (мотив стирания и записи иероглифов на диски).
Возвращаясь к аллюзии на Карфаген, отметим, как были обыграны реальные исторические факты для достижения художественных целей. «Шаолинь должен быть разрушен» – но не потому что он стал ненужным и неугодным правящей структуре, как в реальности, а потому что он стал источником смертельно опасной для всей Поднебесной заразы. В результате появились такие описания, соответствующие реалиям того времени:
«Зеваки ахали и разглядывали мертвые головы на частоколе. Головы были бритые, с полуистершимися священными знаками на темени – монашеские головы. Все. И под каждой головой крест-накрест были прибиты отрубленные руки. Клейменные тигром и драконом. Все»
Таким образом, реальный исторический конфликт здесь перерабатывается с художественной точки зрения, обрастает фантастическими деталями и приобретает совершенно иной акцент, несмотря на то, что его внешние проявления остаются теми же самыми. За исключением диска и того, что «художественный» император Хун Ци погиб, выполнив свою функцию, а император настоящий покончил с собой в результате жесточайшего заговора против него. Разница не так велика, но значительна для художественного произведения.
Итак, вот четыре микроконфликта романа:
Впрочем, в типологии Г.Л.Олди, представленной в статье «Допустим, ты – пришелец жукоглазый…», альтернативно-историческое допущение включено в парадигму общего фантастического допущения. Таким образом, интерпретация исторического конфликта, согласно авторской статье, становится точно таким же фантастическим допущением, как, например, полеты в космос или путешествия во времени. Последнее, кстати, тоже применимо к роману: произошло именно путешествие во времени, но не с помощью классической «машины времени», а посредством мистических и философских сентенций, включенных в парадигму древней китайской культуры. Помимо этого, произошла изоляция (как на художественном, так и на «номическом» уровне) вселенной Поднебесной от всего остального мира. Также авторами была проведена аналогия философской системы с компьютерной, что позволяет окончательно определить суть данного перемещения во времени как чисто научно-фантастическое, а не мистическое или, например, религиозное допущение. Но и здесь не все так просто: на художественном уровне данная «компьютерная» изоляция подвергается серьезному испытанию.
Однако это уже, можно сказать, дела макроконфликтные.
Отношение к данному конфликту как к «космическому», а не «номическому» отнюдь не случайно, поскольку в данном случае происходит художественное воздействие на систему извне. Речь идет совершенно не о герое-программисте, который также попал в Систему снаружи. В результате он все-таки находится внутри системы, и «извне» использует только свои знания и опыт, которые едва ли могут быть физическим воздействием, за одним небольшим исключением.
Как уже упоминалось, герой книги судья Бао вынужден расследовать дело в двух местах одновременно: на Земле и в Аду. Как выяснилось, адская канцелярия мало чем отличается от реальной, даже помощник чиновнику достается такой же надоедливый, как в реальном мире, словно это его иное воплощение. Однако работа в Аду имеет ряд преимуществ. Поскольку полок со свитками-душами в Аду огромное количество, а призрачные руки, которые воруют свитки или перемешивают их, возникают прямо из стен совершенно непредсказуемым образом, судье в распоряжение предоставляют Всевидящее Око. Аналогия с Глазом Саурона из «Властелина Колец» здесь была бы справедлива, если бы не одно важное замечание. Волею авторского случая «их – его и его мальчика» забрасывает в Ад, где герой-программист сталкивается с Оком напрямую.
«Бао растерянно смотрел на Око. Где же в таком случае находится святой Лань? (…)
– А ну-ка, дайте я! – И не успел выездной следователь опомниться, как Маленький Архат бесцеремонно согнал его с кресла, уселся за стол и быстро начертал что-то в пустом квадрате.
В следующий момент на все Око возникла нарисованная физиономия Янь-вана, осведомившись:
– Сообщите ваше имя, ранг и степень допуска.
– Ух ты! – радостно возопил мальчишка. – Защитка! Сейчас мы ее сделаем! (…)
Нарисованный Яньло исчез, трепеща усами, и в Недремлющем Оке вновь началось мельтешение. Мальчишка откинулся на спинку кресла и победно улыбнулся.
– Как… как ты смог? – судья Бао с трудом подбирал слова.
– А, ерунда! – махнул рукой Маленький Архат, явно немного рисуясь. – Тут пароли китайские, я их быстро расколол. Да, извини, что я так… бесцеремонно – но твоего допуска все равно бы не хватило. Я проверил»
Таким образом, мы видим, как знания и опыт «внешнего мира» юмористическим образом, опосредованно, воздействуют на предложенный номос. В данном случае представлена еще одна аллюзия на компьютерную тематику, в которой компьютер как явление, фактически, прямо называется «адской машиной». Эта аллюзия менее значима, чем само представление Поднебесной как операционной системы на жестком диске, разумеется. Тем не менее, очевидно, что даже в мелочах этот мир соответствует компьютерной тематике. Недремлющее Око в данном случае выступает в роли следящей программы, а герой-программист – пользователем-хакером, который ее взламывает.
Однако далее аллюзия переходит на новый уровень. То, ради чего программа взламывалась, является большой неожиданностью для всех героев, и снова только Маленький Архат (а точнее – программист в его теле) понимает, в чем дело.
«…тут на весь глаз вспыхнуло изображение, заставившее обоих мгновенно умолкнуть и прикипеть взглядом к открывшейся картине. (…) Потом нахлынули звуки: топот, конское ржание, хриплые крики, лязг оружия, нечленораздельный рев… (…) …стали видны ряды бумажных воинов (…), насмерть рубившиеся с четверкой жутких всадников: один – бледный, с обтянутым пергаментной кожей ликом, больше похожим на скалящийся череп, на таком же мертвенно-бледном коне и с боевой косой в руках; другой – на гнедом жеребце, разивший длинным мечом направо и налево (…); третий – на белоснежной кобыле, в сияющем венце, вооруженный луком; четвертого, на вороном скакуне, судья не успел как следует рассмотреть, потому что в этот момент послышался громоподобный рев, изображение испуганно дернулось, и выездной следователь увидел дракона. (…)
– Армагеддон! – прошептал рядом Маленький Архат»
Очевидны библейские мотивы, использованные автором в качестве внешнего воздействия на Систему. Для чего им это нужно? Они это объясняют прямо:
«Человече, познай сам себя! А если не так? Если перефразировать? Система, познай сама себя! Хрен собачий она вам себя познает. Это я заявляю с полной ответственностью, как Маленький Архат, просветленный буддист-шизофреник с нетрадиционным поведением. (…) Не для этого ли моя подружка Система, изловчившись, захватила душу «однополушарного гения» и сунула ее в тело девятилетнего дурачка? – Ей позарез нужен был именно я, человек из «сети», из совсем другой реальности, со свободным мышлением, не скованным форматом и установками здешнего диска. (…)
И впрямь: Будда вращает Колесо Закона. Вот кто у нас системный программист, вот кто работает с внутренней конфигурацией, вот откуда непонятности поведения… (…)
Ну и конфуцианцы-грамотеи, электронщики, ремонтники и наладчики: эти вообще работают снаружи, так сказать, «с железом», с самими людьми. В Систему не лезут, возможностями ее не пользуются… (…)
Я прямо проникся к подлому вирусу грандиозной нелюбовью: надо ж, какую стройную картину испоганил! Веками налаживали, а он с ходу хлоп, и в дамки! Теперь одна панацея, даже грохнув террориста, – заново диск форматировать, очищать его перед новой загрузкой. А то, что от такого очищения куча народу в гроб ляжет, – это Системушке без разницы! (…)
Вот только сам, без помощи извне, родимый «Кармо-комп» собственный диск отформатировать не в состоянии. (…) Приходится запрашивать дружков по сети: эй, как там у вас диски очищают? Конец Света, говорите? Апокалипсис?! (…) Страшный Суд?! Пришить материальное человечество и уже потом отделять овец от козлищ?! А подать нам сюда Всадником Апокалипсиса! И подают – сам видел. (…) …жесткое форматирование есть способ физического воздействия, и не дай бог откликнется Бог. Чужой для Поднебесной Бог, какой-нибудь Саваоф, Аллах или Иегова, вселенский программист во всем своем всемогуществе и с санкции дуры Системы! (…) Возьмет и отформатирует диск под себя! (…) Не покажется ли тогда Апокалипсис санаторием?.. Вопрос: кто в силах устроить мягкое очищение диска изнутри? Ответ: не знаю. Пока не знаю»
Столь длинная цитата была приведена не случайно. Во-первых, она лучше любого анализа раскрывает основной художественный мотив произведения – представление Поднебесной как операционной системы со всеми уровнями взаимодействия: программист, пользователь и проч. Во-вторых, в представленном междуглавье постепенно раскрываются основные используемые библейские мотивы произведения. А именно: Всадники Апокалипсиса и Армагеддон.
Следует обратить внимание и на то, что авторами дан намек и на иные, нежели христианство, религии: иудаизм (Саваоф) и ислам (Аллах), а также ветхозаветный Иегова. Однако мотивы используются однозначно новозаветные:
«Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук (…) И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч. (…) Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. (…) И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть»; и ад следовал за ним…»
[Откр. 6:2-8];«И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет, после же сего ему должно быть освобожденным на малое время»
[Откр. 20:1-3].
Итак, каков здесь основной конфликт? Говоря аллегорически, мы имеем привычное противостояние науки и религии. Авторы намеренно «проверяют» выстроенную ими научно-фантастическую систему «на прочность», в том числе религиозными мотивами. При этом главный герой произведения всячески ищет возможности избежать подобного воздействия на Систему в его понимании, о чем говорит приведенная выше цитата.
Фактически, это единственный острый мотив воздействия библейских мотивов на китайский номос Г.Л.Олди. Иначе говоря, это самый острый научно-религиозный конфликт, представленный в романе, потому что буддизм как религия с наукой никогда не конфликтовал ни в реальности, ни в одной из художественных интерпретаций.
Других «внешних» воздействий на текст тоже немало. Это и само влияние компьютерного мышления на классическую восточную философию, и постоянно выскакивающее юмористическое переосмысление классических произведений («волшебный чайник Даосина» или хотя бы его меланхоличный осел), и поучения мастеров, интерпретированные в художественной форме, и многое другое.
Такая «бомбардировка» аллюзиями встречается на протяжении всего романа. Но выстроенная философская система продолжает исправно работать, заставлять задавать нужные вопросы и искать на них ответы. Можно в очередной раз убедиться, что восточная философия, как ее ни крути и ни интерпретируй, глубока, актуальна и интересна.
«И что же, это все?» - спросит иной читатель. - «В этом весь писательский секрет – там пошутить, там процитировать, там сюжет покруче завернуть, а главное, чтоб конфликт был?!» Правильно смеетесь, если вдруг вам от такого предположения стало смешно. Конечно, нет.
Весь секрет в том, чтобы нам, читателям, было интересно во всем этом разбираться, следовать сюжетным поворотам и сопереживать героям. А уж как писатель этого добивается – личное дело каждого писателя.
Генри Лайон Олди делают это вот таким образом. И, кажется, у них это отлично получается, правда?