Список желаний

Ваш список желаний пуст. Перейти в каталог?

Литературоцентричное

13.04.2020

Двуединый Олди о литературе, текстах, критиках, читателях:

Никогда не получалось реально сесть за новую книгу, начать работу с текстом, а не с планированием, пока не сформулируются три опорные точки: название книги, первая строчка, стратегическое понимание финала. Этакий треножник, в котором концентрируются все основы драматургии: тема, идея, конфликт, сверхзадача, архитектоника сюжета…
Не то чтобы это универсальный метод. Да, личный. Может, и не метод вовсе, а проблема. Ведь как хорошо начать, не зная, чем закончишь, а за названием обратиться к друзьям в сети!
* * *
Мы работаем по плану, но в плане нельзя учесть абсолютно все. План включает в себя стратегию, тактику и оперативные действия. Стратегия для нас учитывается сразу и по максимуму, включая четкое виденье финала. Тактику мы расписываем процентов на семьдесят, иначе не получится. Оперативные действия - 50%. Все оставшееся дорабатывается и планируется по ходу работы, с учетом заранее проработанной стратегии.
Больше всего это напоминает джаз. Определены тональность, темп и ритм произведения, гармония и мелодия. Известны начало и финал. Расписано, когда звучит и повторяется тема, когда вступает какой инструмент, когда он солирует. Остальное - импровизация.
* * *
Регулярно читаю в отзывах на разную фантастику: «Хотелось бы финал помрачнее, почернее! Раздражают эти хэппи-енды!» И писатели откликаются на зов, делают мрачнее и чернее. О чем это говорит? Во-первых, о том, что читатель стал лучше кушать и теплее жить, несмотря на общий апокалипсис в новостях. А во-вторых, при таком подходе фантастика просто сливается в объятиях с канонами т.н. современной прозы.
Куда ни кинь, чистый позитив.
* * *
Мерилом успешности книги сейчас являются деньги и рецензии. Деньги говорят о том, сколько читателей готово оплатить труд литератора при условии, что этот труд доступен бесплатно на пиратском ресурсе. Количество рецензий говорит о том, сколько читателей готово потратить своё личное время на развернутую структурированную запись впечатлений от книги при условии, что у всех хватает, чем заняться помимо этого.
Случается, что присутствует только одно: книгу энергично покупают, но о ней не говорят – и книгу не очень-то покупают, но о ней говорят. Эта однобокость достойна отдельных размышлений. * * *
Категорически не успеваю прочесть все хорошие книги, о которых знаю точно, что они хороши, и что они уже лежат под рукой, ждут своей очереди. Прямо перед книгами неудобно. Что они обо мне подумают?

Художественная литература – это жизненный опыт писателя, преломленный через призму его личности и выраженный в художественных образах. Вы спросите: а что же вкладывает в книгу читатель? Читатель вкладывает душу. И тогда книга оживает или не оживает. Удивительное дело: писатель не вкладывает душу, писатель вкладывает жизненный опыт, свою личность и систему художественных образов. Душу вкладывает читатель. И тогда один говорит: «Это прекрасная книга, я плакал!» – а другой утверждает: «Ерунда, картон! Что автор курил?».
* * *
— Homo homini lupus est, говорил еще в третьем веке до н. э. драматург Тит. Справедливо ли это высказывание для писательского мира?
— Волчьи отношения – это, скорее, политика и бизнес. Богема – литературная, да и любая тусовка в области искусства — ревнива, завистлива, вспыльчива, склонна к обидам по пустяковым поводам… Но это не похоже на поведение волчьей стаи. Так, издержки тонкой нервной организации.
Удивительное дело, но среди писателей у нас есть друзья.
* * *
— Какая любимая книга Олди у Громова и Ладыженского?
— Мы никогда не могли ответить на этот вопрос. Для нас он звучит примерно так: «Какая у вас любимая часть тела? А внутренний орган? Что больше любите, сердце или печень?» Наши книги – это единый организм, одна большая книга, где каждый томик работает особой главой, фрагментом мозаики.
Нам проще вспомнить, какие книги давались трудней всего – скажем, «Нам здесь жить», «Черный Баламут», «Шутиха». Мы можем сказать, какие книги наиболее популярны у читателей — например, «Путь Меча» и «Ойкумена». Мы знаем, какие наши книги чаще всего переводились на другие языки – это «Маг в Законе», «Пасынки восьмой заповеди», «Путь Меча». Но любимая…
Как это ни банально звучит, любимая наша книга – каждый раз та, которую мы в данный момент пишем. Иначе какой смысл ее писать? И, как говорил Горацио в «Гамлете»: дальше — молчание.
* * *
У книги есть три правды. Представим книгу как спектакль – нам так проще.
Есть правда театроведа. Театровед, рассматривая спектакль, великолепно ставит его в контекст сценической культуры и истории театра. Он расскажет, как это происходило раньше, с какой стороны освещалось, как двигало развитие жанра, как пружины конкретного спектакля соотносятся с театром Ежи Гратовского или «кабуки»… Правда театроведа – мощная, обоснованная правда теоретика.
Есть правда режиссера-постановщика. Он знает, как использовать тот или иной прием (мизансцена, музыка, освещение; решение сцены, постановка задачи актеру и пр.), чтобы тот сработал. Он расскажет, как спектакль ставится, при помощи каких методов и инструментов, как добиться от актера выполнения поставленной задачи. Это действенная, конкретная правда практика.
Есть правда зрителя. Это правда восприятия. Кстати, едва зритель от правды восприятия переходит к разбору пружин механизма или истории жанра – он перестает быть зрителем и становится режиссером или театроведом. Плохим или хорошим, не важно. Важно другое – в роли режиссера или театроведа зритель становится уязвим. Если ты переквалифицировался – будь добр, отвечай за каждое свое слово по-взрослому, как профессионал.
* * *
Мы однажды говорили о сюжете, как о скелете и мышцах. Сейчас речь идет о том, что скелет и мышцы еще не создают живого человека. Нужны и внутренние органы, и кожа, и жир. Вот это и есть расширение текстового пространства. Оно необходимо, если мы хотим, чтобы наш человек-роман не выглядел освежеванным уродцем с волосами, сгоревшими в пламени творческого катаклизма, с вырванными автором ногтями и выколотым левым глазом. Расширения формируют его целиком, с характерной прической, ироническим прищуром, морщинами на лице -- и мы видим индивидуальность тела и души, характера и фигуры. Теперь это не манекен и не чудовище Франкенштейна.
С таким и общаться интересно.
Кстати, усложненная фактура повествования — это то, чего не любят фанатики "экшена". Герой должен действовать. Он обязан быстрейшим способом дойти из пункта А в пункт Б, замочив по дороге легион врагов. Иначе обида: почему здесь у вас пейзаж, а здесь какие-то дурацкие воспоминания героя, не имеющие отношения к врагу, заслужившему добрый удар топора?!
* * *
Многоязычие -- принцип романа, его закон.
Многоязычие говорит о таланте автора, о его кругозоре, как это ни банально звучит, о его опытности, о философской подоплеке — если автор способен переходить от языка к языку. Каждый из этих языков представляет ни мало ни много способ осмысления мира. И разные способы осмысления мира в столкновении характеризуют роман как жанр.
В этот "язык романа" входит не только манера речи героев, представителей той или иной социальной, возрастной, культурной среды, не только литературный язык писателя, который, кстати, тоже может меняться, но и фактически идейная составляющая. Идеи, противостоящие друг другу или родственные, философские и действенные, разрушительные и созидательные — кроме того, что разнятся сами идеи, они излагаются разным языком: рубленые фразы, сложные построения и пр.
* * *
Один почтенный критик беспокоился: «Если читатель будет изучать историю по вашим книгам, он же ее неправильно выучит и будет знать с ошибками!» Другой, не менее почтенный критик, написав ряд рецензий на роман «Алюмен», практически не рассматривал идею и проблематику книги. Зато большое внимание уделялось комментариям синолога А. и скандинависта Б., географическому расположению замка Эльсинор, дате смерти отца математика Галуа… Странная позиция: «если по вашим книгам будут изучать историю».
КТО?!
Если профессиональный историк, то он идиот. Если же это просто читатель, он, как минимум, узнает что-нибудь новое. Смех смехом, но проблема стоит серьезно. Что произошло, если соответствие справочнику сделалось главным достоинством произведения?
* * *
Когда говоришь с коллегой по поводу какого-то персонажа – коллега не должен знать только своего персонажа, и все. Он должен знать, как это подается здесь, и как оформляется сбоку, и как усиливается сверху. Что в это время делают другие персонажи, куда идут, и почему пейзаж не срабатывает в нужном ключе. Вот диалог, а на заднем плане играет музыка – знаешь, коллега, это звучит флейта, и флейта очень мешает диалогу, забивая реплики.
Во время работы писатель, как режиссер, сидит в зале, и не имеет права знать только узкий сектор действия персонажа. Иначе он должен выходить на сцену и там играть, превратившись в актера, и только в актера. А книгу напишет другой писатель, и спектакль тоже поставит другой режиссер.
* * *
Эстетическая категория мешает «интеллектуалам» получать свое удовольствие, а «эмоционалам» -- свое. Приходишь к «эмоционалам», говоришь: ребята, оно же написано проще некуда! Язык среднестуденческий, по три повтора в одной фразе… «Эмоционалы» слушают и не понимают, о чем речь. Они этого просто не замечают. Но и к «интеллектуалу» приходишь, говоришь: язык, которым твоя достоверная энциклопедия написана – дрянь дрянью! Тяжеловесные фразы, переусложненные конструкции, однообразные диалоги, занудство… «Интеллектуал» отвечает: да, но какие там научные идеи!
Он нашел себе пищу для ума, а на остальное не обращает внимания.
Эстетическая категория становится ненужной, лишней для обеих сторон. «Эмоционал» просто не замечает, что она отсутствует, а интеллектуал замечает, но для него это не является принципиальным. Интеллектуал походя отмечает этот факт, но если книга его зацепила на интеллектуальном уровне, он мирится с отсутствием эстетики как с неизбежным и даже не слишком большим злом.

Длинные цитаты выше - из разных публицистических статей за авторством Г.Л.Олди. Это и не только это можно найти в сборнике "Десять искушений".