Манифест

02.09.2020

Из диалогов с журналистами:

– Сейчас часто бывает так, что в одном произведении смешаны черты разных жанров. Бывает ли так у вас – и какие жанры лучше всего сочетаются с фантастикой?
– Мы всегда писали на стыке жанров. А с фантастикой чудесно смешиваются любые формы литературы: исторический роман, сатира, утопия или антиутопия, сказка, притча, и наконец, реализм. Да-да, реализм фантастике необходим, иначе ничего не получится. Реализм поступков и действий, мотиваций и помыслов, причин и следствий.
– Как связаны в ваших книгах Прошлое и Будущее?
– Через Настоящее. Собственно, у нас нет прошлого – его столько раз переписывали в угоду политике или пропаганде, что мы и сами не знаем, как оно там было вчера или позавчера. О том, как из-под людей выдергивают прошлое, мы даже написали несколько книг. А будущее нас всех тоже интересует как прогноз, прорицание, ответ гадалки, задача которого – напугать нас или успокоить, не более того.
Поэтому мы часто пишем о времени – о том, что оно нелинейно, что у каждого человека свое время, отличное от времени других, что жить надо сегодня и сейчас.
* * *
— Ваше отношение к издательским проектам?
— Проекты существуют. Это факт. Их читают. Ну и ладно. Они кормят множество наших коллег. Это чудесно. Мы живем отдельно от проектов. Это просто великолепно.
— Изменят ли электронные книги отношение людей к чтению?
— Вряд ли. Электронные книги — это смена носителя текста, а не людей.
— Бывает ли у вас ощущение «дежа вю» при сравнении литературы с жизнью?
— Бывает. Скорее при сравнении жизни с литературой, чем наоборот.
— С кем бы Олди хотел написать книгу в тандеме? О чем бы она была?
— С Роджером Желязны. О чем угодно.
— Скажите, Вас посещает муза?
— Регулярно. Тем не менее, мы много работаем.
* * *
— Откуда вы берете истории для своих книжек?
— Покупаем в магазине. Есть такой специализированный магазин для литераторов. Туда пускают только по предъявлению писательского мандата. Обладателям литературных премий истории продаются с 10-процентной скидкой.
— Почему в ваших романах мир часто сходит с ума?
— А мир вообще сумасшедший. Ежедневно, ежеминутно. Можем ли мы, сугубые реалисты, не отражать этот факт в своих книгах?
— Считаете ли вы искуплением для писателя писать о своих ошибках и грехах?
— Искуплением? Нет. Исповедью? В некоторой степени. Обычным делом? Пожалуй. Писатель, о чем бы он ни писал, большей частью пишет о собственных грехах и ошибках. Это называется опыт.
— Комплексом демиурга не страдаете?
— Шутите? Какие у демиургов комплексы?
* * *
— Чью сторону вы примете в споре между сторонниками сюжета, по мнению которых литературные изыски лишь мешают восприятию захватывающей книги, и теми, кто считает, что неиспользованных сюжетов уже нет, и отличиться можно только изысканностью стиля?
— Любители сюжета, как правило, под сюжетом подразумевают увлекательность, динамичность рассказанной истории. А это не так. Сюжет – конструкция, на которой держится здание книги. Сюжет – форма развития конфликта. Он не может быть увлекательным или скучным, новым или старым. Он может быть устойчивым или шатким, сложным или примитивным. У сюжета есть свои закономерности, своя структура. Его базовые части: экспозиция (введение в ситуацию, показ расстановки сил конфликта), завязка (зерно основного конфликта), развитие действия (внутреннего и внешнего, то есть развитие конфликта в первую очередь), кульминация (максимальное напряжение сил конфликта) и развязка.
Другое дело, что воплотить один и тот же сюжет можно по-разному. То, что называют «литературными изысками» — это на самом деле форма подачи сюжета и конфликта книги. Ибо содержания без формы не бывает. Ведь в художественной литературе важно не только что написано. То, как написано, важно не меньше. Это же не технический отчет, в конце концов! Форма может быть простой до примитивности, а может быть, наоборот, излишне усложненной, мешая воспринимать содержание. Обе крайности, как на наш взгляд, не слишком хороши. Мы – за золотую середину. За соответствие формы содержанию.
— Предположим, что в нашем мире еще не изобрели печатных станков, и папируса тоже нет – любая книга создается в единственном экземпляре. Сколько бы тогда стоили Ваши романы – горсть драгоценных камней, целое состояние, полцарства?
— Наши романы не имеют цены. Их стоимость – наша жизнь.

Размышления и наблюдения:

Есть у нас такая папочка: «Рецензии для выкладки». Туда мы собираем новые – только новые, буквально сегодняшние, более ранние хранятся в архиве – рецензии и развернутые отзывы на наши книги, которыми хотим поделиться с вами, почтенная публика.
Не посмеяться, не съязвить, не похвастаться. Именно поделиться тем интересным, что происходит «на читательском театре» после прочтения «пьесы». Если в отклике нет вот этого личностного, оригинального, особенного зерна, он не попадет в заветную папочку и не отправится позже к вам.
К чему это мы? Открыли папку, смотрим – полторы сотни рецензий собралось, ждут. Даже если каждый день публиковать, откладывая новьё на потом – считай, на полгода хватит. Вот ведь мы какие запасливые! Ну и счастливые, не без того.

МАНИФЕСТ

Дух мой крепок, как железо,
В сердце доброта и радость,
Дзен острее острых лезвий,
Разум гибок как праща –

Если я куда не лезу,
Значит, я не разбираюсь
В том, куда другие лезут
И истошно верещат.

Я удивлен, что это вас интересует,
Но удивлен вдвойне,
Что вы, мой друг, ту самую суѐту су̀ет
Суёте мне.

А если суета̀ суѐт, мой друг, вам ближе
И правильнѐй,
Летите мимо, как фанера над Парижем,
Верхом на ней.

Боевые исскуства на природе:

Лет десять назад, а может, больше, я понял, что мне не хватает еще одного варианта Санчин.
Я взял старый Санчин Канрё Хигаонна, как его исполняют в Годзю-рю, разжал кулаки и перевел все движения в форму короткого импульса. Фактически произошел переход комплекса из категории хэйсюгата («ката сжатого кулака», все тело в напряжении, движения замедлены) в категорию кайсюгата («ката раскрытой ладони», тело расслаблено, напряжение сохраняется в танден, центре хара, т.е. живота, а тело берет общее напряжение только в конце движения на очень краткий срок).
Такой Санчин похож на вариант стиля Уечи-рю, но имеются и существенные различия.
С тех пор мы в нашей группе ветеранов практикуем этот Санчин на каждой тренировке – разумеется, вместе с традиционными Санчин и Тэнсё. И дома делаем, конечно. И новички, если появляются, входят в ту же реку. За это время я убедился, что «Закон соблюден и польза несомненна». ? Во всяком случае, для нашей скромной, но дружной компании.

Из комментариев Богдана Курилко:

Значение термина Хайсюгата немного другое. Под "закрытой рукой" имеются ввиду формы в которых основной акцент на "нейгун" - внутреннюю работу. К таким ката в годзю рю относятся оба санчина, тенсё. Кайсюгата - это формы в которых наработанные в хайсюгата усилия проявляются во вне. Санчин в таком исполнении таки остается Хайсюгата, так как не теряет своей базовый смысл. Тем более, что во времена Каприо Хигаонна он исполнялся с открытой ладонью и на высокой скорости)
* * *
Cанчн (санчжан) - это единый принцип объединения тела и управления телом на основе этого принципа. Всё остальное: шаги, манипуляции руками и одежда исполнителя, могут варьироваться, но не нарушая указанный выше принцип.

А тут - еще небольшая подборка видео парной работы.

Хорошо в густом лесу
Бить друг друга по носу̀
И с неверным удареньем
Держать руки на весу!

Хорошие книги:

«Институт», Стивен Кинг, 2019

Самый свежий на сегодня роман Стивена Кинга, похоже, подводит итог одной из линий его творчества. Нет, ни в коем случае не итог ВСЕГО творчества Короля – дай ему бог здоровья, долгих лет жизни и еще многих замечательных книг! Тем более, что Кинг, судя по всему, сейчас заканчивает работу над новым романом под рабочим названием «If You Bleed». Главной героиней этой книги должна стать частный детектив Холли Гибни, знакомая читателям по трилогии «Мистер Мерседес» и роману «Чужак». На английском роман обещают выпустить до конца текущего, 2020-го года.
Жизнь продолжается, Кинг по-прежнему активно пишет, но при этом в романе «Институт» он собрал, подводя некие итоги, сюжетные ходы, приёмы и мотивы из целого ряда своих предыдущих книг: «Воспламеняющая взглядом», «Оно», «Сияние», «Доктор Сон», «Мёртвая зона» и «11/22/63». Многие из писавших об «Институте» сочли это самоповторами. На наш взгляд, Кинг сделал это намеренно, желая поставить роман в контекст других своих произведений, провести параллели, расширяющие поле восприятия текста и позволяющие сделать ряд обобщений, выходящих за пределы собственно «Института».
Главного героя, двенадцатилетнего вундеркинда Люка Эллиса, обладающего слабыми экстрасенсорными способностями, похищают, и он попадает в некий секретный Институт. Здесь над детьми проводят странные и болезненные эксперименты. Связаться с внешним миром невозможно, сбежать невозможно, экстрасенсорные способности ничем не помогут – они слишком слабы. И всё-таки Люк не сдастся, не опустит руки. Пусть он не может рассчитывать на свой хилый телекинез, но у него есть интеллект, развитый не по годам. А еще – новые друзья, которых он обрёл в Институте, такие же подопытные дети, как он сам. Люк уверен: в любой системе рано или поздно отыщется брешь.
Вот только не случится ли это слишком поздно? Ведь с Дальней половины Института, куда рано или поздно попадают все дети, никто не возвращается... Кинг отлично сумел передать мировосприятие двенадцатилетнего мальчишки, который, несмотря на свой выдающийся интеллект, во многом остаётся ребёнком. Остальные герои – дети и подростки, а также взрослые: бывший полицейский Тим Джемисон, экономка Морин Алворсон и даже эпизодические персонажи вроде не видящего смысла в дальнейшей жизни Барабанщика, бездомной Энни и шерифа Эшворта – все они тоже вышли колоритными и запоминающимися.
Зато антигероев – сотрудников зловещего Института – Кинг намеренно вывел гротесковыми злодеями-садистами, достойными последователями доктора Менгеле. Одни из них вершат жестокие опыты и издевательства над детьми во имя Великой Цели; другие же просто делают свою отвратительную работу с садистским удовольствием и за хорошие деньги.
Этому есть вполне логичное объяснение: в книге заявлено, что ментальная атмосфера Института ощутимо давит на всех, кто в нём работает, разрушая личность, сводя с ума, превращая в неадекватных фанатиков, злобных психопатов и бездушных садистов – в зависимости от того, кто к чему изначально был более расположен. Интересно наблюдать, как гротеск строится на вполне логичном допущении, как элементы «комедии масок» растут из вполне обоснованного реализма.
Роман увлекает и затягивает с самого начала – даже когда ещё ничего особенного, вроде бы, не происходит. Скрытый нерв ощущается сразу, спустя несколько страниц оторваться от чтения становится невозможно. Несмотря на намеренно скуповатые выразительные средства, которые использует Кинг, сопереживание героям иногда просто зашкаливает. Этому способствует точность бытовых деталей. В книге всё зримо и достоверно, всё можно пощупать, услышать, обонять и даже ощутить на вкус, чтобы убедиться: безумие и ужас происходят на самом деле, здесь и сейчас. Нарочитая обыденность и прагматичность творящихся в Институте зверств также способствует этому ощущению.
Внутреннее действие, «саспенс», постепенно становится всё напряжённее, а после середины книги резко усиливается и действие внешнее, или «драйв», увлекая читателя в бешеный водоворот событий, где на кону стоят жизни героев.
К сожалению, кульминация, как на наш взгляд, вышла несколько «голливудской», из следующей за ней развязки местами торчат «хвосты» белых сюжетных ниток. Роман очень хорош почти до самого финала. Но финал... Он не «слит», как модно сейчас говорить, но проработать его получше, на наш взгляд, все же стоило бы.
Тем не менее, эта небольшая ложка дёгтя не слишком портит общее впечатление от романа. Да, «Институт» не идеален, шедевром мы бы его не назвали, но всё же книга хороша. Не пожалели, что прочли.
С нетерпением ждём следующую книгу Кинга – анонсированный на конец этого года роман «If You Bleed».

В оформлении использована работа Sarah Lachise с сервиса Unsplash.