Список желаний

Ваш список желаний пуст. Перейти в каталог?

Рыцарь Печального Образа

03.01.2020

Михаил Назаренко о "Последнем дон Кихоте" Марины и Сергея Дяченко (из монографии "Реальность чуда").

Паломничество Дон Кихота, которое обязательно должно начаться именно двадцать восьмого июля, – это и есть тот Ритуал, который выламывается из общего ряда. Его цель и в самом деле – защита человека. Его суть – вера.

Сервантесу удалось создать образ или, вернее, ситуацию, которая, вне зависимости от его воли, наполнилась множеством взаимоисключающих смыслов. Кого мы предпочтем увидеть – фанатика, грозившего костром тем еретикам, не верящим в истинность рыцарских романов? философа, рассуждавшего о золотом веке? безумца, затоптанного свиньями? В повести «Последний Дон Кихот» авторы нашли удачную метафору: подлинный Рыцарь был один, а все интерпретации, накопившиеся за четыре века, суть его потомки, несовершенные копии.

– ...Почему вот он, Рыцарь Печального Образа, почему он превзошел славой всех своих потомков? Которые, согласно традиции, тоже пускались в путь?
– Потому что он был первый.
– И это тоже... Но все-таки, Альдонса... вот посмотри на него. И посмотри на них, – Алонсо обвел рукой комнату, указывая на портреты предков. – Тщеславный Мигель Кихано, подражатель Алонсо Кихано-второй... Селестин, Кристобаль, Алонсо-третий... Диего... А Рыцарь Печального Образа был одновременно фанатиком, средоточием благородства, дураком, мудрецом, сумасшедшим, философом, честолюбцем...

Конечно же, сервантесовский роман – вовсе не роман, и его литературные достоинства не столь важны. Это не книга, а миф. («Кроме того... ведь, если говорить откровенно, сам «Дон-Кихот» написан из рук вон плохо... Этот авторский, извините меня, непрофессионализм, неумение раскрыть характер героя...», – встревает в разговор Авельянеда. Имя этого персонажа – шутка авторов, понятная каждому, кто хорошо помнит второй том «Дон Кихота» или хотя бы биографию Сервантеса.)

Теперь к славному братству рыцарей из Ламанчи прибавился еще один – Алонсо Кихано Добрый, Утративший Веру.

Две тысячи лет длится спор Петра и Павла: что важнее – вера или дела человеческие? Дон Кихот не знает такого противопоставления – его вера и есть его дела (и наоборот); но тем больнее разрыв между идеей и результатами ее воплощения.

Спор о том, нужны ли обществу дон-кихоты, начатый еще Тургеневым, ко времени действия повести Дяченко давно закончен. Нужны, как оказалось, Авельянеда и «Амадис против Фрестона». Но не случайно и Авельянеда, и Карраско чувствуют себя в присутствии Алонсо не очень уверенно. Они полностью убеждены в своих принципах, они, если вспомнить афоризм Уайльда, всему знают цену и ничему – ценности. И все же... мысль, что есть человек, который выйдет на дорогу в шлеме – бритвенном тазике, не дает им покоя. Он – другой, и такая жизнь – возможна.

– Золотой Век никогда не настанет, – жестко сказал Алонсо. – Вернее... нет. Не так. Не знаю, настанет ли Золотой Век. Знаю, что должен идти... Что на дороге должен быть Дон-Кихот. Что он должен любить Дульсинею...

Никакой пользы от странствия Дон-Кихота не будет. Будут унижения, поражения и, вероятно, смерть.

Потому что это путь Дон-Кихота, иначе нельзя...
...Хоть один человек среди всего этого прекрасного и несправедливого мира пустится в дорогу не ради собственной выгоды, а ради тех, кому кроме Дон-Кихота – никто не поможет...

Бессилие Алонсо задано изначально – он не может защитить девочку Панчиту, которую избивает отчим, он не отвечает на филиппики Карраско и Авельянеды, его мучают наследственные страхи. Он предан любимым человеком; он отрекается от своей цели.

– Я не верю, – с ужасом сказал Алонсо. – У меня будто веру... удалили. Вырезали, как гланды. Я не могу! Все...

С ужасом, потому что вера – естественное состояние человека, а Дон Кихот, безусловно, – естественный человек, существующий вне общественных договоров, среди незамутненных моральных понятий. Но времена, как было сказано, изменились, и теперь только вера и любовь (что, в сущности, одно и то же, подобно Альдонсе и Дульсинее) – только вера и любовь могут поддержать решимость последнего из рода Кихано. Исчезла вторая – пропала и первая.

«...Дульсинея мертва. А если нет Дульсинеи – к чему все это? К чему все? Грязь ради грязи, блевотина ради блевотины?»

Та «вера», которую обретают в финале Альдонса и Алонсо, имеет мало общего с верой в человечество. Миссия Дон Кихота теперь окончательно избавилась от земных целей. «Пусть наш мир невозможно изменить к лучшему... но если мы не попытаемся этого сделать – мы недостойны и этого, несовершенного, мира!» Новый Дон Кихот – не борец или, точнее, не столько борец (потому что великаны и мельницы никуда не делись), сколько напоминание и символ.

«А пока Дон-Кихот идет по дороге... есть надежда».