Список желаний

Ваш список желаний пуст. Перейти в каталог?

Касыда о взятии Кабира

19.09.2019

Заглавная касыда, а так же рецензии на роман "Я возьму сам" - от Антона Карелина, Дмитрия Рудакова и Владимира Солунского.

Не воздам Творцу хулою за минувшие дела,
Пишет кровью и золою тростниковый мой калам,

Было доброе и злое — только помню павший город,
Где мой конь в стенном проломе спотыкался о тела.

Помню: в узких переулках отдавался эхом гулким
Грохот медного тарана войска левого крыла,

Помню: жаркой требухою, мертвым полем под сохою,
Выворачивалась площадь, где пехота бой вела.

Помню башню Аль-Кутуна, где отбросили к мосту нас,
И вода тела убитых по течению влекла,

Помню гарь несущий ветер, помню, как клинок я вытер
О тяжелый, о парчовый, кем-то брошенный халат,

Помню горький привкус славы, помню вопли конной лавы,
Что столицу, как блудницу, дикой похотью брала.

Помню, как стоял с мечом он, словно в пурпур облаченный,
А со стен потоком черным на бойцов лилась смола —

Но рука Абу-т-Тайиба ввысь указывала, ибо
Опускаться не умела, не желала, не могла.

Воля гневного эмира тверже сердцевины мира,
Слаще свадебного пира, выше святости была.

Солнце падало за горы, мрак плащом окутал город,
Ночь, припав к земле губами, человечью кровь пила,

В нечистотах и металле жизнь копытами топтали,
О заслон кабирской стали знатно выщерблен булат!

Вдосталь трупоедам пищи: о стервятник, ты не нищий!..
На сапожном голенище сохнет бурая зола.

Над безглавыми телами бьется плакальщицей пламя,
Над Кабиром бьет крылами Ангел Мести, Ангел Зла,

Искажая гневом лица, вынуждая кровь пролиться —
Плачь, Златой Овен столицы, мясо бранного стола!

Плачь, Кабир — ты был скалою, вот и рухнул, как скала!
...Не воздам Творцу хулою за минувшие дела.

О романе Г. Л. Олди «Я возьму сам»

Антон Карелин

"О, где мои тысяча огненных гор? Где под каждой горой
семьдесят тысяч огненных долин, а в каждой долине
семьдесят тысяч огненных городов, а в каждом городе
семьдесят тысяч огненных домов, а в каждом доме
семьдесят тысяч огненных комнат, а в каждой комнате
семьдесят тысяч огненных ложей, а на каждом ложе
семьдесят тысяч способов пытки?.. Где вы? - неужели
здесь, во мне, и мне никуда не деться от вас?.."
Мелхарион Лхасский, мудрец эпохи Мин династии Дзя.

"Ля-ля-ля, жу-жу-жу,
Я сегодня торможу..."
Автор.

Трудно критиковать "самых интеллектуальных писателей-фантастов страны". Бессмысленно говорить в лицо убежденным поклонникам, что творчество Олди, несмотря на все изыски и находки, довольно однообразно, а "десятки" перемежаются иными оценками. Конечно, мнение о том, что Олди "исписались", весьма спорное, хоть пересуды уже несколько лет кочуют по умам, борясь с противоположным. Я не собираюсь сейчас рассуждать на столь глобальные темы, так как к эпопее этой пока не готов - не перечитал заново все "двадцать томов", чтобы с учетом времени переоценить и тут же высказать свои оценки Вам. Сегодня мы будем говорить о поэтическом романе "Я возьму сам".

Олди всегда были сильны в стихах. Разнообразя книги новыми необычностями (в большинстве - в хорошем смысле этого слова), они не стеснялись ни на текстовые выделения, ни на оригинальность в названиях и разбиениях глав, ни на выдумку новой структуры и переплетений сюжета, ни на дополнительные украшения в виде, например, обширных эпиграфов или стихов. Но, пожалуй, никогда их спорный поэтический стиль не был столь к месту в фантастической прозе, как оказался здесь - даже, быть может, в насквозь hифмованных "Витражах". Впрочем, чтобы прочувствовать эту мысль, нужно попробовать понять, о чем все-таки книга. Let's go.

Читая роман, я не торопился, потому что к этому не призывало ни средней насыщенности содержание, ни довольно спокойный сюжет. Мне вправду не слишком интересны (не очень задевают) слегка преувеличенные (а оттого в определенной степени ненатуральные) переживания и раздумья человека, обличенного властью и задыхающегося из-за неспособности с ней совладать, волей обстоятельств превращенного в символ, который ему самому до глубины души отвратителен. Идея хороша, но здесь мысли о противостоянии искусства, свободы и власти в обществе и в личности растянуты меж долгих описаний и полупустых событиями глав. Читая, я спрашивал себя: почему не кратко, не выбросив вот это, вот это и вот это? Это же так просто, почему они позволили себе столько псевдо-переживаний, столько воды? Почему, как в голливудских мелодрамах, герои с напряженными лицами, скользя на грани понимания, тратят столько времени, чтобы догадаться об очевидных вещах (от смысла всего происходящего до причины выпадения зубов), зачем, целыми днями размышляя, перебирают десятки версий и мыслей, о которых читатель забудет и никогда не вспомнит, которые не оставят в романе никакого следа? Что, философский детектив?

У Бессона в конце фильма герой Уиллиса секунд десять не может осознать то, что зритель понимает уже после первого вздоха пессимистического монашка, а то и ранее - но у Бессона действие-фарс! А здесь политическая мелодрама? Находясь в нарастающем стрессе, погружаясь в безнадежность справиться с всеобщим поклонением, тщетно стараясь превратить апофеоз раболепия в свободный мир живых, настоящих людей, герой сходит с ума - и много позже, пробудившись, страдает от того, что с радостью на лицах повинуясь его воле, в мясорубке гибнут сотни, тысячи. Психологическая драма?

На вопрос, как книга, один знакомый ответил мне: "Нудноватая, не дочитал". Почему нудная, спрашиваю, сюжет неинтересный? Не только, отвечает. Слишком напыщенно все подается. Много излишеств, усложнений, украшательств - к определенному моменту устаешь.

В самом деле, Олди присуща старая привычка (или сознательное стремление) плести текст замысловато; иногда это принимается, порой на ура, иногда утомляет (многие считают, чем дальше, тем больше). Излишние украшательства в принципе почти всегда выглядят забавно, нелепо или нудно, все это губит веру читателя в происходящее, что для fantasy по сравнению с обычной прозой важно в квадрате, а значит, обесценивается и сам роман. Даже если автор полагает, что это не украшательство, а правильное преподнесение и/или интеллект. Как читатель, я сталкиваюсь с этим постоянно, столкнулся и сейчас. Однако, переползая от главы к главе, лениво взирая на метания противоречивого поэта, отмечая те или иные потрясающе красивые, но в большинстве случаев абсолютно бесполезные по отношению к происходящему образы и фразы (кроме тех, что постепенно все более кристаллизуют самобытный образ Востока), я лишь со временем, примерно в середине тома, начал осознавать, что мне все это почему-то почти нравится - и излишняя pамысловатость, и "торможение" главного героя, и многочисленные детали происходящего, и безликость государства и народа, которым правит Фарр. Безликость, все больше и больше напоминающая сон, воплотившийся в жизнь. Я впитывал текст отстраненно, не тронутый никакими сильными чувствами, а раздражение излишним тоже постепенно выветривалось, оставляя лишь легкое недоумение и невыраженное ожидание чего-то сверх текста.

Роман тек своей рекой. И постоянно, перемежаясь с обязательными для Олди стилистически усложненными фразами, многочисленными оборотами, иносказаниями и метафорами (с рыжей кобылицой зари во главе), по тексту следовали стихи.

"...Раскаленная пустыня служит сильному плащем.
Я любовью чернооких, упоеньем битв жестоких,
Солнцем, вставшим на Востоке, безнадежно обольщен."

Восток, легендарный Восток, в бесчисленности образов и сказок, в курениях, вине и крови, варварстве и цивилизованности, лукавстве и изощренности, фанатичности и мудрости вставал перед глазами из этих стихов, застилая остальное - Восток звал.

"...Только мне - влюбленный шепот,
только мне - далекий топот,
Уходящей жизни опыт -
только мне. Кому ж еще?!.."

Надо быть поэтом, чтобы так писать. Нужно быть хорошим поэтом, чтоб суметь написать это в прозе. Но будучи поэтом, слишком легко забыть о реалистичности происходящего ради внутреннего смысла. Презирая логичность и занимательность, манипулируя поведением и мыслями героев ради поэтики и выводов, к которым желаешь привести. На мой взгляд, именно это в романе и произошло. Стилистика и образность, как практически всегда у Олди, на высоте. Сюжет простой, герои за исключением Абу-т-Тайиба весьма схематичные, с большой долей весьма раздражающей многозначительности; задачи и загадки, которые они решают, повторяют что-то, давным-давно пережитое и пережеванное.

Но теперь, после переоценки повествования, когда глупо просто сказать "а ну его, он нудный!", встает вопрос: о чем все-таки роман? Явно не о противостоянии личности и системы. Не о любви, не о загадках Вселеннjй, не о таинственных зверушках, правящих королевствами, и даже не о восстании против судьбы. Крайне неважно, как на самом деле окажется завязан узел тайны, будут ли зайцы с баранами воплощенными метафорами или инопланетными пришельцами, изучающими человечество в лабораторном псевдо-мире, куда попадает главный герой. Неважно, происходит все это в реальности, в легенде или в замутненном рассудке героя, угасающем под тоннами песка.

О чем книга? О поклонении и свободе, человеке и мире через призму поэзии, просто необычная картинка, которая представляет привычные символы наоборот?

Я не понимал до самого конца. Попался на простейший, старый как мир трюк. Приученный нашим туповатым fantasy к смыслам линейно-детективным, разбавленным надуманной философией, я и здесь, как опытный читатель, углядел спекуляции вымышленными вопросами, надрывные переживания над не задевающими читателя проблемами, считая, что это, лежащее на поверхности, и есть то, о чем роман. Прозевался, простебался, провздыхал по поводу угасания отечественной литературной традиции/ Дочитав до конца, как читатель был сбит с толку и поражен. Был уверен, что меня обманули.

Как критик, я оправился от шока и понял, что обманул себя сам.

Что, пытаясь критиковать и следить за сюжетом, удивляться по поводу бледносюжетности и "воды", со своей критиковатой проницательностью проглядел основное, щедро рассыпанное авторами по главам и эпиграфам, по прозе и стихам.

Как после потрясающего "Шестого чувства" с совершенно неожидаемым финалом, я прокрутил в уме все предыдущее и понял, что никакого обмана не было. И даже более того: что все это - начиная c размытости происходящего, стилистических излишков и психологической нечеткости - оправдано. Не в полной мере, и не самим текстом, так как даже после финала книга оставила после себя ощущение все-таки среднее - но в основном, глубинном, о чем не читаешь в романе, но начинаешь задумываться, его прочтя. Эта книга, пронизанная стихами и поэтическими образами, не является книгой о поэте и даже поэзии в целом (хотя такая мысль напрашивается), о цепях и свободе или жизни после смерти, не является фантастической книгой вообще. Здесь нет чудесных заклинаний, неведомых монстров и иных миров, кроме мира человеческого разума, в который и заперт главный герой.

На мой взгляд, Олди осторожно, расхаживая неуверенными кругами, приподнимают скрытый для сюжетной литературы пласт мыслей о жизни и смерти через призму духовного бытия, пытаются осмыслить роль и образ внутренней человеческой вселенной в сравнении с миром объективной реальности. Предлагают на наше рассмотрение мир, который весь целиком умещается в душе и разуме человека, его породившего, и показывают во-первых, его бесконечность, а во-вторых, его реальность - быть может, даже большую, чем реальность физического мироздания. Имеют ли они при этом ввиду, что человек взаимосвязан со всеобщей, почти одушевленной ментальностью человечества, и существуют несколько равных по важности пластов бытия, в конечном итоге доступных для всех, или просто восхищаются глубиной и всеохватностью внутреннего мира каждого из нас, мне неясно, да я и не стремлюсь это выяснить; мне интересен анализ причин, по которым этот роман не дотягивает до "очень хорошего" или "талантливого". Чего ему не хватает и что является в нем лишним?..

Если смотреть со стороны широкого читателя, который предпочитает не внимать мудрости автора, а просто читать, Олди перегрузили текст - об этом уже было сказано. Если же сравнивать написанное с теоретически возможным, основной претензией является уход авторов в собственные образы и ассоциации, в изысканную безсюжетную абстрактность, тогда как сумей они отыскать для передачи основной мысли нечто более логичное, простое и "интернациональное", книга производила бы гораздо большее впечатление. Как ни странно, недостатки в этой вещи настолько смешаны с достоинствами, проистекая друг из друга, что препарировать их - значит уничижать последние, а потому я предпочту завершить.

В любом случае, несмотря ни на что, я рад, что этот роман существует, и благодарен Олди за то, что они его написали. Далекие дали, которых они коснулись, смутив читателя и одурачив его (а вполне возможно, одурачив и себя, написав не так, как задумывали и хотели), внушают трепет, особенно когда понимаешь, сколь близко они ко внутренней реальности каждого из нас. И больше других в памяти держится навеянный книгой вопрос: насколько я сам сотворил мир, в котором живу?.. По-моему, создателям "Матрицы", при всей ее эпохальности, этого достичь не удалось.

Я скажу сам

Дмитрий Рудаков

Слова произнесенные или написанные – они все упрощают. Слова непроизнесенные – они несут смысл. Не помню кто, возможно я сам.

Роман читаешь иногда и думаешь, что догадался – вот этого сейчас убьют, а этот может доживет, тут автор чуть перестарался, а здесь читатель не поймет... Ах, да читатель – это я... Зачем читать эти романы? Чтобы развлечься? Отдохнуть? Иль зализать на сердце раны? А может попросту уснуть? Что мы в них ищем? Развлеченья иль тайный смысл бытия? В душе тревога и сомненья... и тут я узнаю себя.

Себя, уставшего от жизни и ищущего новый смысл. Как думаешь, зачем живем мы? Зачем приходим в этот мир? И есть ли в том предназначенье – любить себя в процессе том. Жить торопясь или неспешно, но жить... зачем? Построить дом? Родить детей, в них повториться?

Зачем-то я сумел родиться... Но позабыл. Как муравей – ползет по веточке зеленой, чего-то ищет, что-то ждет... Лишь одного он не поймет, что сколь веревочке не виться, он все равно к земле придет. И каблуком его раздавят. Или он все же ускользнет. И муравейник свой построит. Умрет счастливым. Но зачем? А может станет человеком? Тогда кем стану я? Творцом? Скорей, глупцом... Дано от века, вопросы эти человека оставить, вообщем, без ответа. Пусть кто-то плачет до рассвета, пусть кто-то мнит себя борцом...

Я снова узнаю себя. Опять ищу как ветра в поле. Себя или свою любовь? Или в игру опять играю... Нет, это вовсе не игра. Конечно, нет. Но так хотелось, чтоб раны заживали сразу, все удавалось как в романах и был обещан всем конец. Конец счастливый, с фейрверком, ночными танцами, луной, бегущей по морской дорожке и силуэты, что вдали, застыли, словно две статуи в замысловатом освещеньи, в переплетеньи тел и света. Конец счастливый. Да, конечно, мы не играем – посему, концам положено в романы, а нам смотреть на дождь стеной и вновь себя терзать вопросом...

Себя я снова узнаю. Чего хочу? Чего желаю? Страдаю. Зубы сжав терплю. Краснею, злюсь и ненавижу. Хочу проклять. Прогнать. Обижу. Раскаюсь вдруг, но промолчу. Пройдет досада. Вспыхнет нежность. В душе затеплится надежда. Зачем живем мы? Как случилось, что ты и я? Не получилось?! Причем судьба тут? ЧЬЯ-НИБУДЬ!!!

Обломки мыслей и влеченья. Обрывки фраз, полунамек. Полуигра, полустремленье. Души источник. Новый бог... Ну вот и все мои порывы. Здесь нет любви, здесь есть любовь. Люблю играть словами злыми, и не люблю играть без слов.

Пишу стихи, потом скучаю, смотрю в окно,
Глоточек чаю... и вновь унылая пора.
Сегодня солнце – завтра дождь,
Чего-то ищешь, что-то ждешь.
А что еще? Работа, дети.
Стихи... Поверишь ли, на свете бывают люди
лучше нас? На кой мне смысл в твоем ответе?!
Мне нужно счастье и сейчас!..
И вновь – никто не виноват, и вновь одни мы на планете.
Чем я живу? Стихи пишу, потом скучаю...
Пойти еще поставить чаю?
Роман закончен. Франсуа? – Я сам возьму.

И мне пора:

Забыть ее я не смогу –
Затихнет ветер, смолкнут звуки,
Я упаду раскинув руки
И крест протает на снегу.

Маски долой, господа!

Владимир Солунский

Приветствую господ классиков по поводу прочтения мною "Я возьму сам". И вот что навеяно этой музыкой:

МАСКИ ДОЛОЙ, ГОСПОДА!

"Я возьму сам" – книга, вероятно, уже отшумела, отгудела. Но если бы я жил не в Америке, а, к примеру, в планетарной системе Вега, времени до получения обратного сигнала прошло бы еще больше. Итак, перед нами мистификация. Я не знаю, существовал ли на самом деле поэт аль-Мутанабби, но книга с самого начала, с первой страницы предупреждает:-"Не верь!"

"Только мне - влюбленный шепот, только мне - далекий топот,
Уходящей жизни опыт - только мне. Кому ж еще?
Пусть враги стенают, ибо от Багдада до Магриба,
От Канберры до Сантьяго скажет вам любой бродяга –
Петь душе Абу-т-Таиба, препоясанной мечом!"

Одну строчку здесь я вставил самостоятельно, видя в этом кратчайший способ доказать, что этим стихам совсем не пять сотен лет! А когда в тексте встречаешь "...да будь я хоть шахом преклонных годов..." или "...Магриб есть Магриб, и Машрик есть Машрик, и им не сойтись никогда, Пока не сойдутся небо с землей в минуту Господня Суда...", сомнения исчезают окончательно - тебе морочат голову!

Описание ночной схватки в грозу:

"...Край халата, обласканный сабельным лезвием, повисает хвостом шелудивого пса...
– Тише, юноша подобный, блеску молнии во мраке....
Удар. Злой, бешенный, и от того бессильный.
– ...наслаждению в пороке, дивной пери на пороге,
нитке жемчуга во прахе....
Удар.
– ...Сладкой мякоти в урюке, влаги шопоту в арыке..."

Ну и так далее. Что это? Как что? Сирано! (...я попаду в конце посылки!...) Что ж, подождем до конца! А сюжет раскручивается, и, как обычно, мастерски. Да что там сюжет? Мироздание Олди здесь в виде пены, разделяющей похожие и непохожие миры и времена. И между ними тонюсенькие перегородки, только надо знать, где и как в них ткнуться. Гуляй, не хочу! Ну, нас-то этим не удивишь! Хаживали мы и с Кикахой из мира в мир, и с Дворкиным, открывая ворота ("Ал-Ребаты", по здешнему). И эти миры "просачиваются" друг в друга в снах, в грезах, в стихах. Ну, "фарр"... Да знаем мы и без этого, что рядом с некоторыми людьми и сам становишься лучше, умнее, добрее (или наоборот!). Ну, как всегда, точный антураж. Да что мы, всяких халатов, арыков, урюков не едали? Я - так вырос среди них. Герой? А чего сочуствовать сумасброду, правда, поэту, но личности, по которой плачет Гаагский трибунал? Вот, наконец, мир, в котором когда-то правил великий воин и поэт аль-Мутанабби! Но от поэта не осталось и следа, ни единой строчки (Почему? Как так могло случиться?-Туман, туман...). И поэт, не воин, не преступник, а поэт, одерживает единственную в книге свою (свою!) победу.

И в финале вдруг чуствуешь - поверил, достали! Вопреки оговоренным с самого начала правилам игры. И благодаря стихам, которые пронизывают и скрепляют, сцепляют книгу. И стихи-то хорошие! Пусть и не Мутанаббины! Пусть они даже не выделены и пишутся сплошным текстом. Пусть это даже что-то вроде детской скороговорки: -"Обижали в детстве жабу, мама-жаба обижала, бабка-жаба обижала, папа- жаба обижал, и родня над жабой ржала..." и т. д. Я и раньше подозревал, что ряд стихотворных эпиграфов в книгах Олди сочиняются самими авторами. Но не до такой же степени!

На последней странице аль-Мутанабби в обнимку с Франсуа Вийоном (вот только Вечного Жида не хватает!) уходят в следующий мир."Мертвых нет! Совсем!" Ну и в добрый путь! Только почему с Вийоном? Последняя мистификация?

"...Я знаю шлюх - они горды, как дамы,
Я знаю дам -они дешевле шлюх,
Я знаю то, о чем молчат годами,
Я знаю то, что произносят вслух..."

Только поэтому? Тогда почему не с Высоцким?

"...Я не люблю себя, когда я трушу,
Досадно мне, когда невинных бьют,
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в нее плюют..."

И вот я хочу спросить: "Кто еси, сотворивший это? Маски долой, господа!"